Персональная страница
Романа Дубровкина

L’esprit divin, dont l’immortelle essence
Premièrement vint de la main des dieux,
Se voyant prest de s’envoler aux Cieux
Pour à jamais y faire-demeurance,

Avant sortir, comme ayant jouissance
De ce qu’il a désiré pour son mieux,
Prédit souvent le malheur envieux
Et nous en donne une ferme asseurance.

Ainsi jadis l’amoureuse Didon
Prophétiza les flammes du brandon,
Qui alluma la gent Phénicienne:

Ainsi a faict l’honneur des Angevins:
Car en mourant, par ses vers plus divins
Chantant sa flamme, il a prédict la mienne.

Puisqu’il est arresté, par fatale ordonnance,
Que je meure en tes bras, Paris, et que la mort
Ja-ja bienheurant me poulse sur le bort
Pour allenter ma soif au fleuve d’oubliance.

Puisqu’il est arresté que pour la récompanse
De ma grand’fermeté je sentiray l’effort
Des trois fatales Sœurs qui ont filé mon sort,
Je me plais de mourir au plus beau de la France,

Et te supply, Paris, que sur mes os couvers,
Par un long souvenir soyent engravez ces vers,
Tesmoins aux successeurs de ma fidèle flâme:

Cy gist sous ceste tombe un poète Clermontois,
Opiniastre amant, qui, mourant une fois,
Se sentit bienheureux d’endurer pour sa dame.

Qu’est-ce de ceste vie? un public eschafault,
Où celuy qui sçait mieux jouer son personnage,
Selon ses passions eschangeant le visage,
Est tousjours bien venu, et rien ne luy default.

Encor’qui se peult bien desguiser comme il fault,
Prest à servir un Roy, representant un page,
Ou luy donner conseil s’il fault faire le sage,
Celuy de jour en jour s’advancera plus hault.

Ainsi souventesfois l’on voit sur un theatre
Un conte, un duc, un roy à mille jeux s’esbatre,
Et puis en un instant un savetier nouveau.

Et cil qui maintenant banni de sa province
N’estoit seur de soymesme, or’gouverner un Prince,
Apres avoir passé derriere le rideau.

Souffle dans moy, Seigneur, souffle dedans mon âme
Une part seulement de ta saincte grandeur;
Engrave ton vouloir au rocher de mon cueur
Pour asseurer le feu qui mon esprit enflame.

Supporte, Seigneur Dieu, l’imparfaict de ma flâme
Qui deffault trop en moy; Ren toy le seul vainqueur,
Et de ton grand pouvoir touche, époinçonne, entame
Le feu, le cueur, l’esprit de moy, ton serviteur.

Eslève quelquefois mon âme despétrée
Du tombeau de ce corps qui la tient enserrée;
Fay, fay la comparoir devant ta majesté:

Autrement je ne puis, ne voyant que par songe,
D’avec la chose vraye esplucher le mensonge
Qui se masque aisément du nom de Vérité.

<kolonka>

Дух божества, бессмертный и святой,
Лишь краткий миг живущий в человеке,
В порыве властном устремясь навеки
Туда, где свет струится золотой,

Пред тем, как воспарить над высотой,
Едва бессильные сомкнулись веки,
Грядущих бед являет символ некий,
Нас убеждая высшей правотой.

Так, небо призывая исступленно,
Пророчила влюбленная Дидона
Пыланье карфагенского огня,

Так, смерть строкой бессмертной попирая,
Певец анжуйского святого края
Предрек огонь, что поглотит меня.

С тех пор, как высшее познал я откровенье,
Что здесь я роковой переступлю порог,
От стен твоих, Париж, нет для меня дорог,
Мне путь один – к реке, дарующей забвенье.

С тех пор, как я любви храню повиновенье,
Мне тайну трех Сестер открыл ревнивый рок:
«Все тоньше нить твоя, последний близок срок»,
Но для француза здесь и смерть – благословенье.

И потому внемли мольбе моей, Париж!
Когда ты надо мной молитву сотворишь,
На камне гробовом оставь слова участья:

«Здесь прах покоится клермонского певца,
Он госпоже своей был верен до конца,
Страдал и на земле не знал иного счастья».

Что этот мир? – Увы, пристанище шутов,
Подмостки, где дают одну и ту же пьесу,
И здесь ничто тебе так не прибавит весу,
Как знание ролей, – тогда и жди цветов.

Здесь каждый сто личин переменить готов,
Сыграть и мудреца, и светского повесу,
Стать пажем и, прельстив красавицу-принцессу,
Добиться наконец и званий, и постов.

Так на театре мы глазеем на придворных,
На графов, герцогов в чаду забыв притворных,
Смотри, и среди них затерся интриган.

Он был сапожником, но, изгнанный с позором,
Обводит свой мирок величественным взором:
Он принцем крови стал, пробравшись в балаган.

Всемилостивый Бог, вобрать мне помоги
Частицу твоего безмерного величья,
Веленья высшие душой хочу постичь я,
В груди моей огонь высокий сбереги.

В страдающей душе не разглядеть ни зги,
Но между смертными не знаешь ты различья,
И пусть ничтожнее нет у тебя слуги,
Коснись и моего убогого обличья!

Всеправедный Господь отверзнуть поспеши
Телесный, тесный склеп измученной души,
Заставь ее припасть к священному подножью,

И мне глаза раскрой, иначе наяву
Я маску Истины вовеки не сорву
С той, что столетьями именовалась ложью! </kolonki>